Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

class="p1">— Ну а во-вторых, как я понимаю, до королевы альбийской дошло, каким соловьем он разливался, гостя у вашего покойного батюшки. Наша королева ему выговорила, но не разгневалась, а в Лондинуме, говорят, иное мнение. Ее Величество Маб очень бранилась и обещала засунуть язык Рэндольфа туда, где… в общем, где он сможет приносить пользу. Очень не хотел господин посланник уезжать! — хохочет комендант.

— А он так уж разливался? — как бы между делом интересуется Джордж. — Я к тому времени был в отъезде, кажется.

— Ах да, — как бы вспоминает Лесли, — ваша матушка, когда пыталась добиться у Ее Величества помилования для вашего брата, очень громко рассказывала, что его милость посол, будучи гостем в вашем доме, жаловался, что лорд-протектор помыкает Ее Величеством как господин — и что немногие этим довольны, а более всех недовольна сама королева, которая рада бы избавиться от столь внимательной опеки… ну и все тому подобное.

Джордж думает, что Лесли был бы ему большим другом, если бы поделился этим ломтем пирога на год-другой раньше. Впрочем, комендант мог считать, что Джордж знает. Неважно. Важно, что еще один кусочек мозаики упал на место.

— И господин посол…

— Не стал утверждать под присягой, что он такого не говорил.

Королева, скорее всего, и не требовала от него подобного. Пригодится против Мерея, как и все прочее. Альбийский посол — хороший свидетель, как бы посторонний. Как бы. Маб, наверное, решила, что он с самого начала вел интригу в пользу Рочестера. Могла решить. Хотя вряд ли на самом деле Рэндольф этим занимался… а Мария не могла поручить ему вести подобные речи. Туман. Тут и на месте далеко не всегда понятно, кто что делает, а издалека, из-под замка…

— Господин посол, должно быть, жаловался на коварство Бахуса?

— И щедрость покойного графа, а как же. Ну вы же помните: «Дом лорда Хантли обставлен краше всех, что я видел в этой стране, хозяин его поразительно весел и приветлив.»..

— «…а мысли его в отношении его монарха таковы, какими и должны быть у доброго подданного, лучшего нельзя и пожелать». - продолжает Джордж. Да. Он помнит. Дословно.

Это письмо Рэндольфа — копию, конечно — ему дал почитать тесть. Потом. Письмо следовало использовать как аргумент защиты. Мол, в то время, когда Джордж уехал, граф Хантли еще не замышлял измены, вот и свидетели имеются… Тесть во всем этом деле проявил несвойственную ему наивность. Он думал, что Джорджу кто-то позволит защищать себя, предъявлять доказательства… А может быть, и не думал, а просто предпочитал в это верить — для успокоения совести.

Джордж раньше не предполагал, что у Аррана есть такая вещь как совесть.

Когда он ехал на юг, догоняя кортеж супруги, то нимало не сомневался, что у герцога Шательро совести нет, быть не может, запретна ему совесть, как вино еретику-магометанину, и даже строже, поскольку пьяных еретиков видали, а совестливого Аррана никому не доводилось.

Да и зачем ему, если вдуматься, это совершенно лишнее для каледонского вельможи дополнение? Будет грызть, кусаться, придется с ней бороться. Завести совесть — все равно, что блох в плащ напустить: пользы никакой, одно неудобство.

Зато у тестя в изобилии имеются более простые и уместные чувства: тщеславие, алчность, гордыня. Они же по совместительству смертные грехи и пороки, губящие человека — но зато не кусают, не шепчут на ухо всякие гадости, а способствуют возвышению и славе. Ну, хотя бы обогащению. Хотя бы спасению своей шкуры.

Странное дело, должно же быть наоборот?

Он думал, и мысли летели за спиной, трепетали на ветру как флажки, но чаще Джордж размышлял о том, что именно скажет Сазерленду, а что — тестю.

Сазерленда он поймал в двух днях от Абердина, на дороге.

Дул мокрый ветер с юга, они стояли на гребне холма, далеко от свиты, стояли выше по ветру, чтобы нельзя было слышать — и дальний родич как из рождественского мешка сыпал на Джорджа его собственными доводами, примерами, прикидками, а ветер честно подхватывал каждое слово и уносил невесть куда.

Джордж смотрел на не по-осеннему зеленую траву в трещинах между камнями — щели и влага, вот ей и тепло, — слушал и удивлялся. Граф Сазерленд был тоже Гордон, по дальней младшей ветке, а потому с отцом не ссорился, но и не союзничал. Держался подальше, как от водоворота на реке. Слишком подберешься, всосет и поминай как звали, был владетель с именем, стал орудием чужой воли.

— Мы должны показать силу сейчас, — говорил Сазерленд и его темно-коричневый рукав двигался в такт речи. — Все вместе, пока время не ушло. Мерей и его свора уже надоели Ее Величеству, но какое-то время она еще будет терпеть, а когда решит избавиться, будет поздно. У нее уже не найдется в королевстве силы, способной оттеснить от власти ее же Тайный Совет. Ее мать могла положиться хотя бы на север, но она сама дала Джеймсу Стюарту графство Мерей. А теперь ходят слухи, что его дяде, Джону Эрскину, будет пожаловано графство Мар… и его уже сделали комендантом Стирлинга.

— Вот как… — протянул Джордж.

Дождался конца разговора, спустился к свите, выбрал надежного человека, набросал несколько слов — только новость, ничего больше. Повторил их для гонца. Сделал все то же самое еще раз. Одного в Финдлэтер,